«Умираю, но не сдаюсь»
Брестская крепость
Героизм как качество личности – способность совершить подвиг, выйти за рамки собственных возможностей (физических, психических, духовных), проявить из любви к кому-то или чему-то экстраординарный поступок.
В постперестроечное время в «Комсомолке» был очерк об одном лейтенанте, который ушел в отставку и работал в школе, преподавал НВП. Как-то на урок у десятиклассников он принес учебный муляж гранаты. Объясняет ученикам, чем отличается учебная граната от боевой: если выдернуть чеку, то у учебной раздастся щелчок, а у боевой – хлопок и пойдет дымок – и через 4 секунды – взрыв. И вот он, демонстрируя, как пользоваться гранатой, выдергивает чеку. В этот момент кто-то из учеников пошутил: «А вдруг пойдет дымок?..», учитель улыбнулся, – такого не может быть! Раздался хлопок и пошел дымок. Учитель – профессиональный военный – сразу понял, что граната – боевая, что делать?! Метнулся к окну, – там вышагивают первоклашки. В коридоре тоже шли уроки (за неимением места). Тогда он прижал гранату к животу и бросился под учительский стол. Через 4 секунды, как положено, прогремел взрыв. Учитель погиб мгновенно. Мелкими осколками посекло потолок, но из детей никто не пострадал. Потрясенные ученики получили живой пример героизма и запомнили его на всю жизнь! Потом долго разбирались, как вместо учебной гранаты – в составе прочих «ненаглядных пособий» – в школу попала боевая граната, да так и не нашли, кто виноват. Учитель совершил Подвиг, но его молодая загубленная жизнь – на чьей-то совести, преступной халатности, беспечности и разгильдяйстве!..
Героизм – это экстраординарное проявление любви. Без любви героизм невозможен. Человек способен на героизм, если его к этому побуждает любовь к матери, жене, детям, к Родине, к людям и Богу. В этом смысл данного качества личности. Лишь безумец бессмысленно идет на самопожертвование. Только любовь может воодушевить человека превзойти свои физические, психические и духовные возможности и совершить героический поступок.
У каждого свой Рубикон героизма. Для кого-то вершиной героизма будет выдержать, сидя в окопе, проезжающий над головой танк, а для кого-то – это обычная армейская практика. Об этом, в сущности, исторический анекдот. Во время Первой мировой войны военный врач — еврей сидел в окопе со своим приятелем — полковником-аристократом – «чистокровным арийцем», и тут начался сильный обстрел. Полковник поддразнил приятеля, сказав: «Боитесь ведь, а? Еще одно доказательство превосходства арийской расы над семитской». «Конечно, боюсь, — ответил врач, — но что касается превосходства, то если бы вы, мой дорогой полковник, боялись так, как я, вы бы давно уже удрали». Иными словами, человек может считать себя героем в своей системе координат, но относительно общественных представлений о героизме его поступок может на «чаше весов» потянуть только на отважность, смелость, стойкость или мужество.
Герой не тот, кто просто выполняет свой долг, а тот, для кого геройский поступок не является чем-то само собой разумеющимся. Героизм – это сделать то, что тебе не по плечу. Работа службы МЧС, пожарных, оперативников напрямую связана с риском. Их принято считать людьми героических профессий. Но корректно ли трактовать их действия как проявление героизма? Спасать людей в критических ситуациях такое же обыденное занятие для работника МЧС, как для летчика совершать несложную аварийную посадку. Их работа вызывает глубочайшее уважение, но они делают, то, что должно, чему обучены и не «перепрыгивают» через самого себя, не переходят Рубикон собственных возможностей. Например, Штирлиц мастерски выполняет работу разведчика, но истинным героем, вышедшим за рамки своих возможностей, является профессор Плейшнер. Виктор Пелевин в книге «Омон Ра» пишет: «К нам стали приходить люди, чьей профессией был подвиг, — они рассказывали нам о своей жизни без всякого пафоса; их слова были просты, как на кухне, и поэтому сама природа героизма казалась вырастающей из повседневности, из бытовых мелочей, из сероватого и холодного нашего воздуха».
Героизм всегда проявляется в связке с самоотверженностью, самопожертвованием и великодушием. При этом нужно понимать, что зачастую героизм становится следствием чьей-то безответственности, не профессиональности, халатности и раздолбайства. Борис Акунин пишет: «В сущности, героизм — весьма прискорбное явление. Необходимость в героях и подвигах возникает лишь в критической ситуации, а в девяносто девяти случаях из ста таковые происходят вследствие человеческой глупости или недобросовестности. Почти все герои, которыми восхищается человечество — это герои войны, что естественно, поскольку трудно придумать ситуацию более критическую. И если в воюющей армии много героев, можно не сомневаться, что командует ей идиот. Хорошему генералу герои не нужны».
Героизм – это выполнение долга посредством риска для собственной жизни. Александр Суворов в битве с турками получил два ранения, но истекая кровью, не покинул поле сражения. А ведь полководцу было уже далеко за шестьдесят. Переход со своими «чудо – богатырями» через Альпы всегда будет примером массового героизма.
Великий английский флотоводец адмирал Нельсон в Трафальгарской битве построил свои корабли в колонну против растянувшейся линии французской многочисленной флотилии и вошел в нее, как нож в масло. В завязавшемся кровопролитном, ожесточённом морском сражении французский флот был полностью разгромлен. Сам Нельсон погиб сразу в начале боя, но своим гениальным неожиданным для врага манёвром обеспечил победу своему флоту. Перед началом решающего сражения он просигналил своей эскадре: «Англия ждёт, что каждый выполнит свой долг».
Наполеон геройски ведет себя при штурме Аркольского моста. Дмитрий Мережковский пишет: После нескольких тщетных атак, заваливших мост трупами, люди отказываются идти на верную смерть. Тогда Бонапарт хватает знамя и кидается вперед, сначала один, а потом все — за ним. Генерал Ланн, дважды накануне раненный, защищает его телом своим от огня и от третей раны падает к ногам его без чувств; защищает полковник Мюирон, и убит на его груди, так что кровь брызнула ему в лицо. Еще минута, и Бонапарт был бы тоже убит, но падает с моста в болото, откуда только чудом спасают его гренадеры. Мост не был взят. Значит, подвиг Бонапарта бесполезен? Нет, полезен в высшей степени: он поднял дух солдат на высоту небывалую; вождь перелил свою отвагу в них, как переливают воду из сосуда в сосуд; зажег их сердца о свое, как зажигают свечу о свечу».
Несомненный интерес имеют представления о героизме английского философа Д. Юма: «Всё, что мы называем героической доблестью и чем восхищаемся как величием и возвышенностью духа, есть не что иное, как спокойная и твёрдо обоснованная гордость и самоуважение…».
За всю историю существования СССР, звания Героя Советского Союза были удостоены 12.745 человек. Дважды Героями стали около 150 человек. Тремя медалями Золотая Звезда награждены три человека: маршал Советского Союза С.М.Буденный, генерал-полковник авиации И.Н.Кожедуб и маршал авиации А.И.Покрышкин. Четырьмя медалями Золотая Звезда награждены два человека: маршал Советского Союза Л.И.Брежнев и маршал Советского Союза Г.К.Жуков.
6 июня 1945 года Сталину присвоили звание Героя Советского Союза. Сталин заявил, что эту награду присваивают за личное мужество. «Я такого мужества не проявил», – сказал Сталин и не взял награду. Его только рисовали со звездой Героя. Носил Сталин лишь звезду Героя Социалистического Труда.
Владимир Медынский в книге «Война. Мифы СССР 1939 1945» пишет: «Урок Великой Отечественной, который нам следовало бы усвоить получше, — это урок массового героизма. Само выражение «массовый героизм» звучит как-то странно, ведь героизм просто по определению – это то, что должно быть исключительным, уникальным. Но что тут поделаешь, если он действительно был массовым? То, что всегда, во всей мировой военной истории, было исключением из правила, у нас стало правилом, нормой….
Да, летом 41-ого было всякое. Пыльные колонны наших пленных, дороги, забитые беженцами, дезертиры и расстрелы, были паника и ощущение свершившейся катастрофы. Но если бы было только это, как нам часто представляется по сегодняшним фильмам и книгам, то 25 августа немцы действительно маршировали бы по Москве. Значит, происходило и другое. Планировались и осуществлялись контрудары. Перестраивалась стратегия. Подтягивались резервы. А главное, открылось удивительное русское явление – массовый героизм.
Гитлер полагал, что он будет воевать со сталинским режимом? Глупец! Наивный глупец, повторивший ошибку куда более талантливого человека – Наполеона. Воевать ему пришлось не с режимом, а с Народом. Народом, который защищал не государство, а Родину, Отечество. А когда наш народ защищает Отечество, победить его можно, только уничтожив в принципе. Поголовно. В этом, наверное, самая большая наша тайная сила. Такая Россия странная страна. Ей можно нанести ряд поражений, можно даже выиграть у нее военную компанию, а может, — и целую войну. Но только до той поры, пока эту войну ведет государство. Пока она, как сказал бы Ленин, «не перерастает»…только не из империалистической в гражданскую, а из обычной войны – в Отечественную. Вот такую войну у России выиграть нельзя. Никакой ценой».
Героизм проявляет в человеке святость.
В рассказе Глеба Боброва «Чужие Фермопилы» читаем: «Донские степи, душное лето сорок второго. Силы Степного и Воронежского фронтов откатывают к Сталинграду. Сплошное отступление. Бегство. Отец — командир саперного взвода, вместе со своей частью идет в хвосте войск. Минируют отход. Мимо проходят отставшие, самые обессиленные. Того мужичка, как рассказывал, он тогда запомнил.
Сидит у завалинки загнанный дядька, курит. Взгляд — под ноги. Пилотки нет, ремня — тоже. Рядом «Максим». Второго номера — тоже нет. Покурил, встал, подцепил пулемет, покатил дальше. Вещмешок на белой спине, до земли клонит. Отец говорил, что еще тогда подумал, что не дойти солдатику. Старый уже — за сорок. Сломался, говорит, человек. Сразу видно…
Отступили и саперы. Отойти не успели, слышат — бой в станице. Части арьергарда встали. Приказ — назад. Немцы станицу сдают без боя. Входят. На центральной площади лежит пехотный батальон. Как шли фрицы строем, так и легли — в ряд. Человек полтораста. Что-то небывалое. Тогда, в 42-м, еще не было оружия массового поражения. Многие еще подают признаки жизни. Тут же добили… Вычислили ситуацию по сектору обстрела. Нашли через пару минут. Лежит тот самый — сломавшийся. Немцы его штыками в фаршмак порубили. «Максимка» ствол в небо задрал, парит. Брезентовая лента — пустая. Всего-то один короб у мужичка и был. А больше и не понадобилось — не успел бы.
Победители шли себе, охреневшие, как на параде — маршевой колонной по пять, или по шесть, как у них там по уставу положено. Дозор протарахтел на мотоциклетке — станица свободна! Типа, «рюсськие пидарасы» драпают. Но не все… Один устал бежать. Решил Мужик постоять до последней за Русь, за Матушку… Лег в палисадничек меж сирени, приложился в рамку прицела на дорогу, повел стволом направо-налево. Хорошо… Теперь — ждать. Да и ждал, наверное, не долго. Идут красавцы. Ну, он и дал — с тридцати-то метров! Налево-направо, по строю. Пулеметная пуля в упор человек пять навылет прошьет и не поперхнется. Потом опять взад-вперед, по тем, кто с колена, да залег озираючись. Потом по земле, по родимой, чтобы не ложились на нее без спросу. Вот так и водил из стороны в сторону, пока все двести семьдесят патрончиков в них не выплюхал.
Не знаю, это какое-то озарение, наверное, но я просто видел тогда, как он умер. Как в кино. Более того, наверняка знал, что тот Мужик тогда чувствовал и ощущал. Он потом, отстрелявшись, не вскочил и не побежал… Он перевернулся на спину и смотрел в небо. И когда убивали его, не заметил. И боли не чувствовал. Он ушел в ослепительную высь над степью… Душа ушла, а тело осталось. И как там фрицы над ним глумились, он и не знает. Мужик свое — отстоял. На посошок… Не знаю, как по канонам, по мне это — Святость…»
Теперь вернёмся к временам Крымской войны. Вот солдатское письмо из Крыма, адресованное в Париж некоему Морису, другу автора: «Наш майор говорит, что по всем правилам военной науки им (русским – К.П.) давно пора капитулировать. На каждую их пушку — у нас пять пушек, на каждого солдата — десять. А ты бы видел их ружья! Наверное, у наших дедов, штурмовавших Бастилию, и то было лучшее оружие. У них нет снарядов.
Каждое утро их женщины и дети выходят на открытое поле между укреплениями и собирают в мешки ядра. Мы начинаем стрелять. Да! Мы стреляем в женщин и детей. Не удивляйся. Но ведь ядра, которые они собирают, предназначаются для нас! А они не уходят. Женщины плюют в нашу сторону, а мальчишки показывают языки.
Им нечего есть. Мы видим, как они маленькие кусочки хлеба делят на пятерых. И откуда только они берут силы сражаться?! На каждую нашу атаку они отвечают контратакой и вынуждают нас отступать за укрепления. Не смейся, Морис, над нашими солдатами. Мы не из трусливых, но когда у русского в руке штык — дереву и тому я советовал бы уйти с дороги. Я, милый Морис, иногда перестаю верить майору. Мне начинает казаться, что война никогда не кончится. Вчера перед вечером мы четвертый раз за день ходили в атаку и четвертый раз отступали. Русские матросы (я ведь писал тебе, что они сошли с кораблей и теперь защищают бастионы) погнались за нами. Впереди бежал коренастый малый с черными усиками и серьгой в одном ухе. Он сшиб двух наших — одного штыком, другого прикладом — и уже нацелился на третьего, когда хорошенькая порция шрапнели угодила ему прямо в лицо. Рука у матроса так и отлетела, кровь брызнула фонтаном. Сгоряча он пробежал еще несколько шагов и свалился на землю у самого нашего вала. Мы перетащили его к себе, перевязали кое-как раны и положили в землянке. Он еще дышал: „Если до утра не умрет, отправим его в лазарет, — сказал капрал. — А сейчас поздно. Чего с ним возиться?“
Ночью я внезапно проснулся, будто кто-то толкнул меня в бок. В землянке было совсем темно, хоть глаз выколи. Я долго лежал, не ворочаясь, и никак не мог уснуть. Вдруг в углу послышался шорох. Я зажег спичку. И что бы ты думал? Раненый русский матрос подполз к бочонку с порохом. В единственной своей руке он держал трут и огниво. Белый как полотно, со стиснутыми зубами, он напрягал остаток своих сил, пытаясь одной рукой высечь искру. Еще немного, и все мы, вместе с ним, со всей землянкой взлетели бы на воздух.
Я спрыгнул на пол, вырвал у него из руки огниво и закричал не своим голосом. Почему я закричал? Опасность уж миновала. Поверь, Морис, впервые за время войны мне стало страшно. Если раненый, истекающий кровью матрос, которому оторвало руку, не сдается, а пытается взорвать на воздух себя и противника — тогда надо прекращать войну. С такими людьми воевать безнадежно».
Петр Ковалев
Другие статьи автора: https://www.podskazki.info/karta-statej/