Коварство как качество личности — склонность проявлять злонамеренность, прикрытую показным доброжелательством.
Попали волк, медведь и лось в охотничью яму. День сидят, два сидят… на третий – жутко захотелось есть. Волк предложил съесть лося. Лось говорит: «Вы совершенно правы – у меня мясо вкусное и сам я большой». Медведь от такой доброжелательности даже расчувствовался, а волк сентиментально прослезился. Ну, как всегда, последнее желание перед смертью. Лось говорит: «В далёком детстве мои родители написали завещание у меня под хвостом, и я всю жизнь, как ни старался, не смог прочитать сию надпись. Прочтите мне её и можете меня кушать.» Волк и медведь весьма заинтересовались, подошли к лосю сзади. Он лягнул их своими копытами. Волк сразу скончался. Медведь дёргается в предсмертных судорогах и думает: «И куда я, дурак, полез, всё равно читать не умею!»
С коварством я познакомился в шесть лет. Мама привела меня к врачу. В кабинете оказалось три добрых дяди. Весь облик их излучал доброжелательность и расположенность ко мне. Один из них подошел, потрепал меня по волосам и сказал: «Ты, такой замечательный мальчик. Как хорошо, что ты пришел, а то мы уже устали. Самое время отдохнуть. Мы с радостью поиграем с тобой в больницу. Согласен?» — «Конечно, согласен», воскликнул я, приятно удивленный вниманием взрослых. – «Давай оденем халатик. В больнице все ходят в халатах. Он, конечно, великоват на тебя, но ничего, мы сейчас рукава завяжем, и будет в самый раз». Я вдохновенно вошел в роль больного, стараясь выполнять все, что мне говорят, лишь бы не огорчить добрых дядей. Когда еще представится случай, чтобы с тобой играли сразу трое таких солидных мужчин? – «А давай-ка откроем ротик, и покажем язык». Дальнейшее было, как в тумане. «Добрые» дяди дружно схватили меня. «Наверное, — подумал я, — хотят показать, кто сильнее любит». Дальнейшее происходило, как в тумане. Как вырезали гланды, я уже и забыл. А вот чувство обиды, разочарования, что тебя «развели», как простака, осталось.
Под коварством обычно понимается злонамеренность, прикрытая показным доброжелательством. Выходя из кабинета, я твердо считал, что на меня напали злые дядьки, притворщики и обманщики. В их поступке, как я считал, была и злонамеренность и показная доброжелательность. Я, конечно, потом понял, что врачи действовали мне во благо, но их «приемчики» были не по душе, хотя коварством это не назовешь.
При первой встрече с коварством у вас останется впечатление, что оно красноречиво, обаятельно и мило. Сразу обнаружить злобное сердце, зависть, хитрость, извращенное чувство юмора и скрытые грехи вам вряд ли удастся. Тем более тяжело рассмотреть за «обаяшкой» скрытые враждебные намерения и опасность. Без первой своей составляющей – показной доброжелательности, коварство превращается в простую гадость, подлость или, как сейчас говорят, «заподлянку».
Таким милым «обаяшкой» предстал перед княжной Таракановой (под таким именем она вошла в историю) Алексей Орлов. В Европе после убийства императора Петра III давно поговаривали о незаконности власти Екатерины II. Царица опасалась появления на горизонте затерявшейся дочери Елизаветы от графа Разумовского. Поэтому приказала найти самозванку убийце своего супруга – Алексею Орлову. Граф Орлов ежедневно встречался с княжной. Перед свиданием волновался, как юнец, приказывая чистить свой мундир и отглаживать ленту. А княжна Тараканова влюбилась в русского богатыря по уши. Портрет Орлова был всегда при ней. Она настолько ему доверяла, что отдала на хранение бумаги, подтверждающие её царственное происхождение. В январе 1775 года из Петербурга прибыла депеша с категорическим приказом доставить самозванку в Россию. Екатерина требовала от графа Орлова решительных действий. Орлов решительные действия предпринял, упал на колени перед княжной Таракановой и попросил её руки. Венчание проходило на корабле. От счастья княжна поглупела, не заметив, как у ряженого священника трясутся руки, и как он путается в словах молитвы. Вечером начались торжества. Княжна с восхищением смотрела на это чудесное зрелище и вдруг услышала: «Сударыня, по именному повелению ее Императорского величества Вы арестованы!» Княжна оцепенела от ужаса, огляделась по сторонам, но муж исчез. Ей сказали, что он тоже арестован и вручили записку: «Я нахожусь в таком же печальном состоянии, как и вы. Но преданность моих офицеров подаёт мне надежды на освобождение. Как только я получу свободу, я буду искать Вас по всему свету и отыщу, чтобы служить Вам». Княжна, уверенная в любви Орлова, повеселела и спокойно пошла на допросы. Сконфуженный маршал Голицын доложил Екатерине, что пленница больна чахоткой и беременна. На допросах от нее добивались признания в самозванстве. Но княжна продолжала называть себя Елизаветой II и твердила, что настанет день и её муж, отец её ребёнка граф Орлов придёт и освободит её. И Орлов действительно заявился к ней. Рассказал, что свадьба была бутафорской, что все это было шуткой. И нечего обижаться: с тобой, мол, пошутили, а ты надулась. Намекал на беременность. Роль священника исполнял корабельный кок Ванька Строев. 4 декабря 1775 года узница Петропавловской крепости, именовавшая себя Елизаветой II, скончалась. Но говорят, что перед смертью она успела родить ребёнка, судьба которого неизвестна. Арест княжны Таракановой – это последняя услуга, которую Орлов оказал Екатерине. В декабре 1775 года он был лишён государственной должности. В 1807 году Орлов умирает, сражённый страшной болезнью. Граф от боли кричал так страшно, что кареты объезжали по соседним улицам. А у дома играл оркестр каждый день, дабы заглушать крики умирающего.
В наш жестокий век, конечно, можно сказать, что это была обычная контрразведывательная операция, потребовавшая коварства. На том разведка и стоит испокон веков, и стоять будет. Вроде как, Орлов не благонравную гимназистку похитил из родительского дома, чтобы продать в гарем, а поставил капкан на откровенную авантюристку. Но это был восемнадцатые век, где честь была в чести, где было не приемлемым такое поведение мужчины по отношению к женщине. Общество простило Орлову даже убийство императора, но такое глумление над чувствами женщины, показное унижение жертвы и коварство — не простило никогда.
Коварство – это двухходовая жестокость. Если жестокость изначально лишает жертву права на существование, коварство свою злую волю проявляет через одурманивание жертвы дутым доброжелательством. Идет своеобразная игра в доброго и злого следователя. Последствия коварства могут быть душераздирающими. Жестокость истязает тело. Коварство коверкает и тело и душу.
Мужчина влюбляется в мягкосердечную, легкоранимую женщину. Она сама беззащитность. Так и хочется подставить ей свое могучее плечо, защищая от невзгод жизни. Женщина напоминает тургеневскую Асю: те же идеалы, та же восторженность и наивность. Влюбленный предлагает свою руку и сердце. После свадьбы под личиной бедной овечки обнаруживается матерый волк, беспринципный манипулятор и шантажист, жаждущий лишить его квартиры, сбережений и других благ. «Глупенькая неприспособленная» женщина вдвоем со своим любовником расчетливо и хладнокровно опустошают его душу и кошелек. Это классика коварства, встречающаяся в жизни на каждом шагу.
Материалом для коварства служат людские идеализации. Без идеализаций коварство зачахнет. Для влюбленного коварство возлюбленной будет уроком. Идеализация женщины никогда не доводит до добра. Коварство возлюбленной станет для него учителем, а учителей следует если не любить, то хотя бы уважать. Коварство – это абсорбент, выводящий из организма жертвы яды идеализаций. Надо усвоить, что все люди разные и имеют право быть разными. А мы хотим, чтобы они соответствовали нашим представлениям. Он и влюбился не в женщину, а в представление о ней. Виноват он сам — не надо сваливать вину на коварство. У коварства свой судья, а у потерпевшего свой. Коварство стало инструментом для равновесных сил, чтобы ликвидировать избыточную значимость (идеализацию) относительно своей бывшей пассии. Коварство учит уважать своеобразие, индивидуальность каждого человека. Кто не понимает этого, тому оно преподносит суровый урок. Коварство – это запоминание с первой попытки. Где еще найти такого педагога, который бы в одном лице объединял Макаренко, Ушинского и Сухомлинского? Давайте присвоим коварству звание «заслуженный учитель», ибо лучшего истребителя идеализаций нам не сыскать во веки вечные.
В коварстве много актерства, перевоплощений и таинственных превращений. Как и талант актера, коварство в зрелом виде может приносить своему владельцу истинное наслаждение и восхищение. Карточный игрок, талантливо разыгрывая из себя азартного недотепу, обрушивается карающим каре на свою зазнавшуюся и потерявшую бдительность жертву. Коварство в чистом виде может быть утонченным, изысканным и вдохновленным. Это выгодно отличает его от лицемерия и вероломства.
К примеру, в 948 году киевская княгиня Ольга выступила в поход против древлян – убийц князя Игоря, ее мужа. Заминка вышла у Искоростеня. Взять город с ходу не получилось. Тогда Ольга придумала коварный план – начала мирные переговоры. Удивленные ее доброжелательностью, древляне спросили: «Что хочешь от нас? Мы рады дать тебе мед и меха». Она же сказала: «Нет у вас теперь ни меду, ни мехов, поэтому прошу у вас немного: дайте мне от каждого двора по три голубя да три воробья…» И, раздав своим воинам — кому по голубю, кому по воробью, — повелела привязать к каждой птице по небольшому кусочку трута. А когда стало смеркаться, приказала поджечь трут и пустить голубей и воробьев. Те полетели в свои гнезда, и так загорелись где голубятни, где клети, где сараи и сеновалы. И не было двора, где бы не горело. И нельзя было гасить, ибо все дворы загорелись сразу… Что сказать по этому поводу? Вдохновенное, утонченное коварство, исполненное мастером изящно и талантливо. Такое коварство вызывает восхищение даже у жертвы.
Например, посадили дедушку в тюрьму, заходит он в камеру, а там зеки с наглыми рожами сидят, и давай к дедуле приставать: «Ты, хрен старый, за что сидишь, а ну колись, а то опустим!- «Да что вы, ребятки, бог с вами, за коварство я сижу, за коварство… Зеки опешили: «А как это, дед, а ну покажи?!» Дедуля, кряхтя, встает, подходит к параше берет ее и направляется к двери камеры, затем стучится в нее, надзиратель открывает окошко и тут на него выплескивается лажа из параши. Дедок замирает по стойке «Смирно», открывается дверь, и в камеру заходят три амбала, засучивая рукава: «А ну-ка, дедушка, подвинься, как бы тебя ненароком не задели…»
Таким виртуозам коварства и пакостничества тоскливо в размеренном существовании. Им перемены подавай. В устоявшейся жизни трудно развернуться, а перемены – это шанс для утонченной «заподлянки». Коварные люди – это дети риска. Их привлекают авантюры и аферы. Что пагубно, коварного человека нисколько не беспокоит жестокие последствия их действий. Он не хочет понимать, что для него естественно, для других беда и горе. Иными словами, коварство лишено чуткости. Карточный игрок, осуществив коварный прием, не испытывает сочувствия к жертве. Возьмем, к примеру, коварство Моники Левински. Здесь нет изящества, сочувствия к жертве, а лишь расчетливость и феноменальная циничность. Клинтону надо было бы знать историю сирен, ошеломляющих искусительниц, полных злобы и коварства. Они соблазнили Одиссея, и он бросился на скалы. Коварство – это те же сирены – девы чудной красоты с очаровательным голосом. Звуками своих песен они усыпляют путников, а затем раздирают их на части и пожирают. Чтобы этого не произошло, «выкажите свои добродетели, блюдите свою честь, не роняйте своего достоинства, — и я вам ручаюсь, — писал Шиллер, — что ваша молодость устоит перед всеми соблазнами».
Петр Ковалев 2013 год
Другие статьи автора: https://www.podskazki.info/karta-statej/