Шарлатанство как качество личности – склонность заниматьсяь бессовестным обманом, основанном на незнании и на невежестве окружающих.
– Подсудимый, Вы обвиняетесь в шарлатанстве за то, что торговали эликсиром вечной молодости. Вы привлекались ранее к ответственности за это? – Да, Ваша честь, в 1154, 1385 и 1650 годах.
Владимир Даль даёт определение шарлатану как обманщику, хвастуну и надувале, тому, кто морочит людей, пускает пыль в глаза, отводит, туманит, разными приемами дурачит и обирает. Толковый словарь русского языка Ушакова уточняет французское происхождение слова в русском языке: charlatan – бродячий торговец целебными средствами, и упоминает, что изначально понятие имеет итальянские корни. Смысл понятия он определяет как «невежда, выдающий себя за знатока, специалиста, обманщик, плут». «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка» А.Н. Чудинова (1910) содержит это изначальное итальянское, означающее «много болтать», и дает следующее определение: «Обманщик, эксплуатирующий доверие публики, человек невежественный, но при помощи внешних приемов выдающий себя за ученого. Во Франции – человек, продающий разные самодельные врачебные средства».
Для восхождения звезды великого шарлатана нужен прихотливый расклад судьбы. Во – первых, должен родиться человек с ярко проявленной наглостью, склонностью к актерствованию, острым умом и умением просчитывать желания и намерения людей, а, во-вторых, в обществе должно быть достаточное количество невежественных людей, готовых поверить, что одной таблеткой можно ликвидировать десятки килограмм, накопленных за годы поощрения чревоугодия и лени. Недаром Пьер Буаст писал: «Во все времена и везде разные шарлатанства облагали податью невежество, страх и легковерие».
Шарлатанство, как его не критикуй, выполняет в какой-то мере полезную функцию – преподает людям уроки от глупости, жадности, лени и невежества. Чем привлекают людей шарлатаны? Они могут легко реализовать наши самые смелые желания. Народ падок на чудо. Существует, по крайней мере, четыре основных вида шарлатанских снадобий, спрос на которые традиционно велик: любовные напитки, источники молодости, панацеи то есть суперлекарства от всех болезней, источники сверхсил: физической и умственной. Кроме того, сходил к «магу» — «продавцу надежды» и почувствовал прилив уверенности в себе, утешение и успокоение.
И сотни лет назад шарлатанство подвергали критике, иногда довольно забавно. Во врачебной сфере свой вердикт выносит парижанин, академик Жан Лабрюйер (1645 – 1696), заявляя: «Печальные следствия, к которым приводит наглость шарлатанов, заставляют нас ценить врачей и искусство врачевания; врачи не препятствуют нам умирать, а шарлатаны нас убивают». Помолчав, он предлагает сформулировать ту же мысль короче: «Шарлатан – это лжеврач, отправляющий вас на тот свет, тогда как настоящий врач дает вам умереть своей смертью».
Дискуссия о вреде шарлатанства рассматривается с разных позиций. Так русский ученый Н.И. Пирогов убежден в необходимости широты знаний: «Односторонний специалист есть либо грубый эмпирик, либо уличный шарлатан». Не возражая, Антон Павлович Чехов высказывается за то, что все-таки существует разумный предел: «Все знают и все понимают только дураки и шарлатаны». Курт Воннегут, отстаивая простоту, заявляет: «Если ученый не может объяснить восьмилетнему мальчику, чем он занимается, то он шарлатан». А Пьер Буаст обращает внимание на то, что знания надо нести в массы: «Народ, зараженный суеверием, неизлечим и становится добычею шарлатанов всякого рода». Н. Миклухо-Маклай считает, что для полноты обсуждения не хватает понятия научной добросовестности, без которой формируется отношение к науке, как к дойной корове, «…что делает из ученых – ремесленников и иногда даже просто шарлатанов». Поэт Г. Гейне пишет: «И какой выдающийся человек не бывает немножко шарлатан? Шарлатаны скромности, быть может, самые скверные, с их высокомерием, которое выдается за смирение! Тот, кто хочет действовать на толпу, нуждается в шарлатанской приправе».
В семидесятые годы девятнадцатого века по российским дорогам разъезжал довольно искусный «профессор черной и белой магии» отставной штабс-капитан Григорьев. Выступал он под псевдонимом графа Калиостро. Его балаган имел маленькую отгороженную каморку, в которую публика входила поодиночке. Каморка имела таинственный вид: вся сплошь была обита чёрным сукном, на небольшом возвышении стоял черный стол, на столе красовалась черная ваза, прикрытая черной же салфеткой. У стола стоял сам Калиостро. Каждому вошедшему он учтиво говорил: — Потрудитесь окунуть палец в вазу! И когда посетитель исполнял это, Калиостро предлагал поднести палец к носу: — Прошу вас понюхать! Посетитель нюхал и, корча противную гримасу, обыкновенно восклицал: — Фи! Какие-то помои… Поздравляю Вас — Вы угадали! — торжественно объявлял Калиостро и впускал нового посетителя. Характерно, что одураченные люди не спешили рассказывать о своем позоре друзьям. Наоборот, они рекламировали Григорьева, и у того от посетителей не было отбоя.
Ему же приписывают фокус, который он пометил на афише заключительным номером: «Калиостро на глазах почтеннейшей публики съест живого человека». Народ, переполнивший зал местного клуба, в котором состоялся сеанс, с нетерпением ожидал конца представления. Наконец наступает момент «людоедства». Калиостро появляется на эстраде и, обращаясь к публике, говорит: — Согласно своему обещанию съесть живого человека покорнейше прошу кого-нибудь из вас пожаловать ко мне сюда для эксперимента. В публике недоумевающее молчание. После небольшой паузы Калиостро заявляет: — Итак, никто не хочет быть съеденным? В таком случае как же я могу показать этот фокус? Поднимается шиканье. Фокусник обращается к исправнику с вопросом: — Не угодно ли вам быть съеденным? — Нет, не угодно, — отвечает тот. — А вам? — спрашивает Калиостро его соседа, акцизного чиновника. — Тоже не угодно. — Господа, кто из вас желает попасть мне на зубок? — обращается импровизированный людоед к последним рядам партера. Шиканье мало-помалу заменяется смехом. Калиостро хотел было, раскланявшись, покинуть эстраду, как в публике раздается чей-то протестующий возглас: — Нет, ты погоди! Нас не надуешь! В кресле поднимается мощная фигура купца, в антрактах делавшего обильные возлияния Бахусу, и протискивается к Калиостро: — Ну-ка, слопай меня! — С удовольствием! Потрудитесь наклониться, я начну вас с шеи… Купец наклонился. Калиостро с равнодушным видом схватил зубами его шею и стал её грызть. От нестерпимой боли купец завопил благим матом и, вырвавшись от людоеда, при громком хохоте всего общества убежал к выходу. — Этот субъект очень нервный, — заметил фокусник, — нет ли кого с большей силой духа и характера? Само собою понятно, что другого никого не нашлось.