Sign up with your email address to be the first to know about new products, VIP offers, blog features & more.

Вседозволенность

Свобода хама – вседозволенность.

Автор афоризма:

Безумие и свобода несовместимы.

Автор афоризма:

Полная нравственная терпимость возможна лишь там, где люди уже совершенно

равнодушны друг ко другу, – другими словами, когда общество близко к своему концу.

Автор афоризма:

       Вседозволенность как качество личности –  склонность в усладу себе чувствовать себя свободным от всяких общественно установленных норм и правил поведения, проявлять крайнюю безответственность за свои поступки,  бездумно или предумышленно допускающие причинение обид и ущерба окружающим.

       Однажды в Африке, во время священного праздника шакалы напали на семью антилоп и растерзали их. За это тяжкое преступление раньше полагалась смерть, но по решению сообщества их посадили пожизненно в яму, проявив гуманность и милосердие. Миролюбивые зебры сказали: — Мы все одной крови. Большой грех убивать себе подобных. Никто из нас не имеет права лишать их жизни. Гуманнее оставить их в живых, пусть всю жизнь сидят в тюрьме и раскаиваются. Броненосец возразил: — Они совершили тяжкое преступление, проявив свои животные инстинкты! Эта стая шакалов бросила вызов всему сообществу. Почему мы должны быть гуманны к тем, кто крайне жесток к нам? Оставив их в живых, мы оскорбляем чувства выживших антилоп, детей которые остались без родителей. Это обида и негодование за несправедливый вердикт со временем приумножит ненависть и злобу в обществе. Создаст круг граждан, которые сами будут заниматься самосудом. Шакалам не присуще раскаяние, и поэтому они заслуживают только смертной казни. Закон суров, но справедлив! Хотя слова броненосца звучали убедительно, но Лев согласился с мнением зебр, и оставил осуждённых в яме. И так получилось, что через некоторое время шакалам удалось бежать из заточения, убив охрану и случайно попавшихся свидетелей. Львы опять их поймали и бросили в яму до решения сообщества. И в этот раз гуманные зебры утверждали: — Мы не вправе лишать их жизни. Не мы им давали её и не нам жизнь у них отнимать. И сообщество опять приняло сторону зебр. Лев посмотрел на угрюмого броненосца и спросил его: — Что вы думаете, о данной ситуации и решении сообщества? — Я думаю, что либо здравый смысл и справедливость спасут наш мир, либо ваша гипертрофированная гуманность и извращённая демократия переросшая во вседозволенность, его погубят.

      Культура – это система ограничений. Вседозволенность – это отрицание культуры, это когда можно всё, это когда нет никаких ограничений и стеснений, вплоть до  распущенности, извращенности и жуткого своеволия.  Вседозволенность – это открытый шлагбаум для всего, что превращает человека в нелюдь.   Вседозволенность – это ложно понятая свобода, уродливая ее форма, основанная на беспределе, произволе, несдержанности, своеволии и распущенности.

      Вседозволенность – это когда маленький мальчик, усыновленный в однополом браке, говорит отцу в бане: «Папа, у тебя такая большая пися», а тот ему отвечает: «Ты ещё у мамы не видел». Зачастую родители впадают в крайность, практикуя вседозволенность в воспитании ребенка. Великий Жан-Жак Руссо писал по этому поводу: «»Знаете ли, какой самый верный способ сделать вашего ребенка несчастным? Это — приучить его не встречать ни в чем отказа; так как желания его постоянно будут возрастать вследствие легкости удовлетворения их, то рано или поздно невозможность вынудит вас, помимо вашей воли, прибегнуть к отказу, и эти непривычные отказы принесут ему больше мучений, чем самое лишение того, чего он желает. Сначала он захочет получить палку, которую вы держите, скоро он запросит ваши часы, затем запросит птицу, которая летит перед ним, запросит звезду, которую видит на небе, запросит все, что только увидит; если вы не Бог, как вы его удовлетворите?

      Как представить, чтобы ребенок, обуреваемый таким образом гневом и пожираемый самыми раздражающими страстями, мог быть когда-нибудь счастлив? Какое уж тут счастье! Он одновременно и деспот, и в то же время самый низкий из рабов, самая жалкая из тварей. Я видел детей, воспитанных таким образом; они желали, чтобы им плечом своротили с места дом, чтобы дали петуха, которого они видели на шпице колокольни, чтобы остановили шествие полка и дали им подольше послушать барабанный бой, и, если не спешили им повиноваться, они оглашали криками воздух, не желая никого слушать. Все тщетно хлопотали угодить им; так как вследствие легкости исполнения желания их усиливались, то они упорно настаивали на вещах невозможных и всюду находили себе только противоречия и препятствия, муку и скорбь. Вечно бранясь, вечно своевольничая, вечно злясь, они целые дни проводили в криках и жалобах. Могли ли они быть существами вполне счастливыми? Соединение слабости и господства порождает лишь безумие и бедствия. Из двух избалованных детей один бьет стол, другой заставляет бичевать море: им придется много бичевать и бить, прежде чем они будут жить довольными».

      Вседозволенность – это накатанная дорога к деградации личности. Пользуясь безнаказанностью и попустительством, она агрессивно внедряет свою аморальность и безнравственность в обществе.  Как распознать глупца? Он обожает слушать о вседозволенности. Вседозволенность вообще легко приживается у скудоумных и в то же время радикально настроенных людей.

       Разумность – это способность следовать определенным правилам. Разумные ограничения ведут человека к свободе. Жизнь без границ ведет человека к невежеству и деградации. К примеру, человек свято чтит уголовный кодекс, поэтому его шансы попасть в тюрьму стремятся к нулю. Если он соблюдает правила дорожного движения, то не попадет в ДТП.

   Внук, как-то придя вечером домой, застал своего деда очень печальным. — Что случилось, дедушка? Дед усадил внука напротив себя. Он всегда так делал, когда хотел сказать что-то очень важное: — Внучек, вчера ты попросил у меня деньги себе на развлечения. И я с удовольствием дал тебе больше, чем ты просил. — Да, дедушка! А сегодня я взял со стола в десять раз меньше для того, чтобы сделать доброе дело. Ты же всегда учил меня, что необходимо творить добрые дела! Неужели ты из-за этого на меня сердишься? — кажется, поняв причину расстройства деда, успокоился ребёнок.

      Дед в ответ с облегчением улыбнулся, будто тоже поняв внука, и сказал: — Я хочу, чтобы ты вырос не только добрым, но и порядочным человеком. А для этого научись никогда не путать дозволенность со вседозволенностью и свободу с распущенностью. Допоздна продолжался этот их разговор… Внук уже давно вырос, но каждый раз делая что-то важное, он вспоминает печальные глаза своего деда в тот день, когда сам хотел сделать своё первое добро…

        Александр Бушков в романе «Екатерина II. Алмазная Золушка» отлично выписал портрет вседозволенности на примере Григория Орлова – фаворита Екатерины II. С Григорием Орловым Екатерину связывали неподдельные чувства, и это была самая настоящая любовь. Об этом можно говорить с уверенностью, поскольку амор начался в ту пору, когда Екатерина, несмотря на титул наследницы престола и великой княгини, была, в сущности, никем, поскольку зависела исключительно от капризов Елизаветы: захочет – оставит в прежнем звании, захочет – домой отправит…     И вряд ли в ту пору Екатерина, первый раз уступая нахальному гвардейцу, уже тогда думала: ага, этот-то мне возмутит гвардию в два счета, и трон добудет! Совершенно другие были мотивы, к политике отношения не имевшие… Сохранилась масса свидетельств русских сановников и иноземных высоких гостей, что Екатерина вела себя после восшествия на престол, как женщина по-настоящему влюбленная: то и дело наводила разговор на Григория: не правда ли, умен? Остроумен? Толков? А как на сцене играет в любительской пьеске!

       Вот только Григорий Орлов навсегда, на всю оставшуюся жизнь так и остался гвардейским поручиком, какие бы чины и посты не занимал, какими бы милостями ни был осыпан, какими бы миллионами не ворочал. Гришка– и все тут… Вскоре после воцарения Екатерины  он пытался пробить идею насчет своего с ней замужества. Но Екатерину эта мысль не прельщала (мадам Орлова, фи!), и гвардия, прослышав кое-что, пришла в нешуточное возмущение: по полкам комментировали этакие новости открыто и насквозь матерно, кто-то даже сорвал с триумфальной арки портрет Екатерины, что вообще-то подпадало под неотмененный еще закон об оскорблении величества (не нашли озорника). Гвардейцев понять можно: все они Гришку распрекрасно знали, а к монархам тогда питали нешуточное суеверное уважение, считая их особами, стоящими где-то на недосягаемой высоте. Конечно, можно было без особых душевных терзаний свергнуть, а потом придушить императора, но это – совсем другое… Монарх – это такой особый человек, небожитель. И представить, что «навроде царя» в России окажется, вот смех, Гришка Орлов, еще недавно один из превеликого множества поручиков… С точки зрения гвардейца восемнадцатого столетия это было глубоко неправильно.

     Идею с замужеством посему тихонечко спустили на тормозах. Гришка успокоился, ему и без того было хорошо: во время торжественных выездов он сидел, развалясь, в золоченой карете рядом с императрицей, а родовитейшие сановники тащились рядом на лошадках – что по меркам того столетия их чертовски уязвляло, поскольку ставило в подчиненное положение согласно нормам этикета…     Уже в 1765 г. французский дипломат (и разведчик, понятно) Беранже сообщал шифром в Париж: «Этот русский  открыто нарушает законы любви по отношению к императрице. У него есть любовницы в городе, которые не только не навлекают на себя гнев государыни за свою податливость Орлову, но, напротив, пользуются ее покровительством. Сенатор Муравьев, заставший с ним свою жену, чуть было не произвел скандала, требуя развода, но царица умиротворила его, подарив ему земли в Лифляндии».

    Словом, Гришка гулял в открытую – и даже, по некоторым сведениям, порой Екатерину вульгарно поколачивал – так, легонько, чтобы помнила, кто в доме хозяин. Она меж тем все эти годы старательно пыталась приспособить его к государственным делам. Екатерина старательно нагружала Орлова серьезными должностями. Не почета ради – ей и в самом деле необходимы были на ответственных постах надежные и толковые люди. Орлов стал генерал-фельдцехмейстером (начальником всей российской артиллерии), генерал-директором инженерного корпуса, шефом Кавалергардского корпуса, подполковником Конной гвардии) то есть фактически командиром всех конногвардейских полков. Полковником в них во всех по старой, еще до Екатерины заведенной традиции, всегда была императрица). А еще – президентом канцелярии, ведавшей приезжавшими в Россию иностранными колонистами, президентом Вольного экономического общества. Екатерина пыталась сделать его еще и председателем Комиссии по составлению Уложения, но Гришка категорически отказался. Не по его живому характеру было сидеть дни напролет и слушать, как депутаты то читают свои нудные наказы, то цапаются, пока их не рассадили так, «чтобы плевок одного не достигал личности другого».

    Впрочем, он и на всех остальных постах ничегошеньки не делал, свалив все на подчиненных. В этом было его, наверное, единственное положительное качество: Орлов, в отличие от множества своих «коллег» в России и за границей, совершенно не интересовался большой политикой и государственным управлением, не лез в дела. А все эти посты считал наказанием божьим. Я же говорю, мужик был простой, как две копейки. Золото с бриллиантами, вино и бабы – а больше ничего в этой жизни и не нужно.

    Все свои обязанности по артиллерийскому ведомству Гришка свел к простой процедуре: когда означенному ведомству выдавали два миллиона по ежегодной смете, Орлов половину тут же смахивал в собственный карман, а остальное великодушно отдавал Екатерине (которая эти деньги употребляла главным образом на строительство). Конечно, кое-что все же перепадало и артиллерии, нельзя же свистнуть ежегодный бюджет до последней копеечки – но до пушкарей доходили кошачьи слезки…

    Единственное его реальное достижение в качестве государственного человека – ликвидация знаменитого Чумного бунта в Москве в 1771 г. Москвичи, озверев от хворобы, неуверенности и врачей-вредителей (тогдашние эскулапы массами загоняли мало-мальски состоятельный народец в карантины, откуда выпускали только за деньги), устроили бунт на всю катушку, так увлеклись, что ненароком убили до смерти митрополита, а губернатор сбежал из Белокаменной. Орлова с воинской командой послали наводить порядок. Ну, он и навел, так, что потом уцелевшие еще три года зубами щелкали от страха. Однако это его единственное достижение, согласитесь, все же сомнительное – тут, в принципе, справится любой прапорщик с замашками держиморды. Показать всем кузькину мать, располагая полком бравых ребятушек со штыками наперевес – это не победу над внешним врагом одержать…

    В общем, Орлов без особых умствований прожигал жизнь, благо положение позволяло – и ничего более не хотел. Иногда попадаются упоминания, что он «покровительствовал Ломоносову», но, скорее всего, заключалось это покровительство в том, что Гришка заезжал к ученым людям дерябнуть чарку да подивиться на всякие научные машины: крутятся-вертятся, искрами сыплют, диковина!

        Екатерина, тщательно пытаясь все же обрести помощника, сделала его главным директором фортификаций (то есть начальником, отвечавшим за строительство новых крепостей и содержание в порядке старых). Гришка и тут ничем себя не прославил. Поставила членом Государственного Совета – но на его заседаниях Орлов подремывал, и лишь единожды, ко всеобщему удивлению, потребовал слова. Тогда как раз обсуждалась кандидатура нового польского короля, предлагались назначить Понятовского – и все Гришкино выступление свелось к тому, что он матерно крыл ляха (по старой ревности).

    Но чашу терпения императрицы переполнили «подвиги» Орлова на дипломатической ниве. Екатерина поручила ему серьезнейшее дело: возглавить мирные переговоры с турками после первой русско-турецкой войны. Ну, Гришка и возглавил…

    Трудно сказать, что ему стукнуло в голову, но последствия прекрасно известны от свидетелей. Прямо на заседании, где присутствовали делегации высоких договаривающихся сторон, Орлов стал орать, что никакого мира заключать не намерен, более того – собирается захватить Стамбул и вновь переименовать его в Константинополь. Дружно одурели все – и турки и русские. Главнокомандующий русской армией Румянцев, здесь же присутствовавший, пытался деликатно Гришку утихомирить, полагая, что все от водки, но Гришка, никого не слушал, стал кричать, что отставляет Румянцева с поста главнокомандующего, каковым назначает сам себя – а если Румянцев будет возникать, то он, Орлов, его тут же повесит. Объявил переговоры прерванными и уехал в Яссы, где стал закатывать балы, щеголяя в костюме, усыпанном щедротами Екатерины бриллиантами на миллион рублей…

    Это был уже форменный беспредел… Такого Екатерина никому не прощала.  Орлов помчался в столицу, но его остановили под предлогом «карантина» по личному приказу императрицы. Чрезвычайно похоже, что Екатерина Гришку по-настоящему боялась – ходили упорные слухи, что она велела сменить замки в комнатах и резко усилила караулы на въездах в Петербург. Орлов вынужден подчиниться и поселиться в Гатчине.  Для него начинается черная полоса…

    Как он ни рвался поговорить с Екатериной, она его не принимала и даже потребовала вернуть ее осыпанный бриллиантами портрет, который Орлов носил на груди (тогда это считалось особым знаком отличия, стоявшим выше всех орденов). Орлов отослал бриллианты, а портрет, писал, вернет только собственноручно. Не помогло. Екатерина особым указом объявила ему отставку со всех занимаемых постов и написала, что «позволяет» (т. е. прямо приказывает) отправиться путешествовать «для поправления здоровья».

    Это был полный и окончательный разрыв. Пришлось смириться. Гришка уехал в Ревель, где с головой ушел в балы и прочие увеселения. Правда, он и там вел себя, как первое лицо в государстве, совершая поступки, на которые уже не имел никакого права: кого-то наградил орденом св. Анны, кому-то пожаловал казенное поместье. Екатерина, впрочем, эти дела законным образом утвердила – чем бы ни развлекался, лишь бы не отирался в Петербурге, чудо в перьях… Получил все же дозволение вернуться в Петербург (но к императрице – ни ногой!) и получив в утешение княжеский титул, Гришка ухитрился переполошить и русский, и прусский двор. В Россию приехала принцесса Гессен-Дармштадтская с двумя дочерьми, меж которыми Павел Петрович должен был выбрать себе невесту. Так вот, Гришка вдруг стал во всеуслышание заявлять, что на одной из дочек сам женится.     Петербургские и прусские дипломаты развязали активнейшую переписку, понеслись курьеры с шифровками, и Екатерина, и Фридрих Великий решили, что Орлов замыслил какую-то особо изощренную интригу и непонятно куда метит…   Переполох был страшный. Однако Гришка всего-навсего по своему обыкновению приволокнулся за юной красоткой – и, едва подвернулась какая-то уступчивая фрейлина, забыл о добропорядочной немке. Напрочь. Но паники, сам того не ведая, наделал изрядной…

     В 1777 г. он по-настоящему влюбился в девятнадцатилетнюю красавицу, фрейлину Зиновьеву. Они обвенчались и жили счастливо. Но через пять лет жена Орлова умерла от чахотки.     Орлова сорвало в безумие, от которого он уже не оправился до самой смерти шесть лет спустя. Конец его был печален: по достоверным данным, он постоянно мазался собственными испражнениями, которые, пардон, и ел. Ходили упорные слухи – не исключено, основанные на точных сведениях от врачей и лакеев, что во время припадков безумия он видел перед собой призрак Петра III и повторял, имея в виду смерть жены: «Это мне наказание!»     Екатерина уверяла в письме к одному из своих постоянных корреспондентов, что «громко рыдала и страшно страдала», но ее обширное письмо не показывает никакой особой удрученности – все, надо полагать, давным-давно перегорело…

Петр Ковалев
Другие статьи автора: https://www.podskazki.info/karta-statej/

[an error occurred while processing the directive]

.