— Ну, Гастингс, что вам говорит интуиция о нашем столь элегантном графе?
— Да вообще-то немного. То есть выглядит он как типичный лягушатник…
то есть, типичный француз… то есть… типичный француз своего типа…
французского… — Совершенно верно! Типичен для своего типа.
Эркюль Пуаро
Типичность как качество личности – склонность воплощать в себе особенности, индивидуальные, своеобразные черты и признаки, характерные для ряда лиц.
В середине 50-х годов в труппе Белорусского национального театра им. Купалы играла актриса Лидия Ржецкая. Она единственная из всей республики имела звание народной артистки СССР. А её дочь была замужем за довольно известным польским композитором, приехавшим перед войной из Варшавы, по национальности евреем, по фамилии Вагнер. В качестве зятя знаменитой актрисы он был прикреплён к больнице для местного начальства, так называемой «минской кремлёвке». Как-то пришлось композитору лежать в этой больнице. Палата была двухместная, и соседом его был типичный советский начальник средней руки. Этот начальник не без удивления смотрел на музыканта, ибо тот своей внешностью и манерами выделялся на фоне прочих больных, принадлежащих к минской номенклатуре. И вот сосед спросил Вагнера: — Ты кто по профессии? — Композитор. — А фамилия у тебя какая? — Вагнер, — ответил Генрих Матусович. Это не произвело на соседа никакого впечатления. Но тут, как нарочно, из репродуктора послышался голос диктора, который анонсировал: — Композитор Вагнер. Увертюра из оперы «Тангейзер»… И сейчас же грянули мощные аккорды… Тут сосед повернулся к музыканту и с неподдельным восхищением сказал: — Ну ты даёшь!..
Есть люди, при первом же взгляде на которых, думаешь, что нет в них никакой индивидуальности. Ты уже тысячи раз встречал таких мужчин и женщин, сошедших, словно с человеческого конвейера или выращенных в инкубаторе. Эксклюзива не чувствуется. Лица похожи друг на друга, как будто это близнецы. Вот идёт типичная блондинка, и степень её типичности удивительно близка к абстрактному прототипу этой категории. А вот волочится типичный ловелас, и степень его схожести с персонажами литературных произведений просто поражает. Типичная походка, типичные манеры, типичные качества личности.
Вспомним о типичности характеров, выписанных в образах Фамусова и Молчалина.
Вспомним откровения первого:
Боюсь, сударь, я одного смертельно,
Чтоб множество не накопилось их;
Дай волю вам, оно бы и засело,
А у меня, что дело, что не дело,
Обычай мой такой:
Подписано, так с плеч долой.
Нет! я перед родней, где встретится, ползком;
Сыщу ее на дне морском.
При мне служащие чужие очень редки;
Все больше сестрины, свояченицы детки;
Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку,
Ну как не порадеть родному человечку!.. »
Признание второго:
Мне завещал отец:
Во-первых угождать всем людям без изъятья —
Хозяину, где доведется жить,
Начальнику, с кем буду я служить,
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была.
А.М. Левидов в «Типичном характере в типичных обстоятельствах» пишет: «Карьеризм, бюрократизм, протекционизм, подхалимство — ярко выраженное лицо московского чиновничества 20-х годов XIX века. («всеобщее» в «особенном»). Но сколь велико может быть иногда «всеобщее» «типичного характера», если эти пороки бытуют за пределами описанной эпохи, если и в наше время мы частенько встречаем таких «героев».
В подтверждение наших наблюдений сошлемся на А. В. Луначарского: «Да, к сожалению, но, естественно, вы можете еще и сейчас встретить сановитого Фамусова, проезжающим в казенном автомобиле для подписи бумаг. Можете встретить бегущего к нему по тротуару с толстым портфелем подмышкой подхалима Молчалина». Фамусов и Молчалин — типы; иными словами, «типичный характер», приобретая новое качество — «всеобщее», становится типом».
В статье «Герой нашего времени», устанавливая типичность Максима Максимыча, Белинский пишет; «Не правда ли, вы так свыклись с ним, так полюбили его, что никогда уже не забудете его, и если встретите — под грубою наружностию, под корою зачерствелости от трудной и скудной жизни — горячее сердце, под простою, мещанскою речью — теплоту души, то, верно, скажете: „это Максим Максимыч»? <…> Поэт хотел изобразить характер и превосходно успел в этом: его Максим Максимыч может употребляться не как собственное, но как нарицательное имя, наравне с Онегиными, Ленскими, Зарецкими, Иванами Ивановичами, Иванами Никифоровичами, Афанасиями Ивановичами, Чацкими, Фамусовыми и пр».
Анекдот в тему. На остановке во Львове в трамвай подсел футбольный болельщик, типичный немец с пивным животиком, в огромных роговых очках и в смешной панамке. Его воспаленные красные глаза явно свидетельствовали о том, что он еще не отошел от бурного вчерашнего. По городу еще ездят старые добрые немецкие трамваи, давно отслужившие свое там, но приобретенные здесь видно по случаю в магазине типа Секонд Хенд из Европы. И ничего, еще служат и даже ездят. Сел этот болельщик в трамвай, а перед ним карта трамвайного движения города Эрфурта. Он поднял глаза и робко спрашивает: — Das ist Erfurt? — Найн, Львов. Немец переводит глаза на старый еще, наверное, советский компостер, прикрученный ржавым болтом к стенке. Под компостером — реклама Wi-Fi. Немец опять поднимает глаза: — Wi-Fi? — Найн, шютка. — Shutka? Немец окончательно уходит в депрессию. Трамвай подъезжает к остановке, на которой находится ларек с аппетитной вывеской “Дойче Браутвурст” (немецкие жареные колбаски) и рекламой пива Zibert. Немец все это долго переваривает, а потом срывается с места. Выскочив из трамвая, он с мольбой в голосе опять спрашивает: — Das ist Erfurt? — Эрфурт, Эрфурт, – отвечаю я и делаю его самым счастливым человеком на земле.