Балагурство как качество личности – склонность в общении с людьми говорить весело, пересыпая речь шутками, вести непринужденный разговор.
Зачастую суть слова находится в его этимологии. Слово «балагур» состоит из сложения слов балы (от балъ «шуточка» — балить «шутить», балы «шуточки, лясы, россказни») и исчезнувшего гур «говорящий, рассказывающий». Композиция двух слов дает новое звучание — «рассказывающий шутки, лясы». Слово «лясы» живет в выражении точить лясы, то есть «заниматься шутливой болтовней». Лясничать-балясничать — синонимы в значении «балагурить, шутить». Балясы в прямом значении «точеные или резные столбики-украшения на перилах и окнах»; в переносном — «шутки, прибаутки».
Балагура в синонимическом ряду незаслуженно ставят рядом с говоруном, краснобаем и болтуном, не учитывая значительные смысловые расхождения и отличия балагурства от болтовни или краснобайства. Говорун — любитель поговорить, тот, кто любит и умеет складно поговорить; краснобай — это красноречивый, но обычно пустой говорун; болтун -любитель болтать, рассуждать о чем угодно ради самой болтовни; балагур — это веселый говорун, шутник.
Академик Д.С.Лихачев писал: «Балагурство — одна из национальных русских форм смеха, в которой значительная доля принадлежит „лингвистической“ его стороне». Именно лингвистическая сторона раскрывает суть балагурства как качества личности. Балагурство проявляется, прежде всего, как смех над самим собой.
«Смех прогоняет зиму с человеческого лица», — говорил Виктор Гюго. Далеко не всякий человек может смирить гордыню и чувство собственной значимости, а уж позволить открыто смеяться над собой, чтобы инициатива смеха исходила от себя самого – нет уж, увольте. Люди слишком серьезно относятся к себе любимому и пресекают любые попытки посягательства на свою важность и значительность. Эгоизм на корню пресекает всякие фривольные мысли о возможности самоиронии.
Балагурство – это редчайший дар видеть в ситуациях своей жизни комизм и, пренебрегая эгоизмом, открыто подсмеиваться над своими недостатками и промахами. Для балагура неприятность – лишняя возможность пошутить над превратностями судьбы. Попробуй при таком качестве личности заиметь врагов. Не получится. С балагуром все хотят общаться. Он не заморочен собственной значимостью, от него не прет эгоизмом и корыстью. Поэтому люди тянутся к нему, ведь рядом с ним легко, весело и уютно. Люди, умеющие смеяться над собой, проявляют житейскую мудрость. Балагурство живет, словно видит себя и окружающих хохлатыми пингвинами, которые мило и смешно передвигаются по жизни.
Балагурство не страдает максимализмом, тщеславием и высокомерием, словом, всеми формами гордыни, мешающими человеку признавать свои ошибки, а, тем более, выставлять их на общее осмеяние. Для этого нужна хорошая самооценка, смелость и отменное чувство юмора. Человек с заниженной самооценкой, допустив промах, еще больше убеждается в своей неполноценности и ущербности. Тут не до смеха. Признать свою оплошность тяжело и больно, лучше включить свой оправдательный механизм и с пеной у рта доказывать всем свою важность.
Люди обожают смеяться над другими. Чтобы самоутвердиться, они выбирают в своем окружении объект для насмешки и упражняются над ним в насмешках и издевках. Самопародия им не по карману, а выставить себя в бессмысленном и комичном виде – силенок не хватает. Силенки идут от доброты, а если ее нет, то, как не тужься, ничего не выйдет.
Для многих людей любим образ деда Щукаря – балагура и весельчака из романа Михаила Шолохова «Поднятая целина». Его искусство балагурства восхищает уже не одно поколение читателей:«Десятый год мне шел, и тут я был натурально пойматый на крючок… — На какой крючок? — удивился Давыдов, слушавший Щукарев рассказ не без внимания. — На обыкновенный, каким рыбу ловят. Был у нас в Гремячем в энту пору глухой и ветхий дед по прозвищу Купырь. Зимой он куропаток ловил венгерками и крыл шатериком, а летом так и пропадал на речке, удочками рыбалил. У нас речка тогда была глубже, и даже лапшиновская мельничушка об один постав на ней тогда стояла. Под плотиной сазаники водились и щуки огромные; вот дед, бывалоча, и сидит возля талового кустика с удочками. Разложит их штук семь, — на какую за червя ловит, на какую за тесто, а то и за живца щуку поджидает. Вот мы, ребятишки, и приладились у него крючки откусывать. Дед-то глухой, как камень, ему хучь в ухо мочись, все одно не услышит. Соберемся мы на речке, растелешимся вблизу деда за кустиком, и один из нас потихонечку в воду слезет, чтобы волны не пустить, поднырнет под дедовы удочки, крайнюю леску схватит — жик ее зубами, перекусит и обратно под кустом вынырнет. А дед выдернет удилищу, ажник задрожит весь, шамчит: «Опять откусила, треклятая? Ах ты, мати божия!» — это он про щуку думает и, натурально, злобствует, что крючка лишился. У него-то крючки лавошные, а нам, бывало, покупать не за что их, вот мы вокруг деда и промышляем. В один такой момент добыл я крючок и поинтересовался другой откусить. Вижу, дед занялся насадкой, я и нырнул. Только что потихонечку нашшупал леску и рот к ней приложил, а дед ка-ак смыканет удилищу вверх! Леска-то осмыгнулась у меня в руке, крючок и промзил верхнюю губу. Тут я кричать, а вода в рот льется. Дед же тянет удилищу, норовит меня вываживать. Я, конечно, от великой боли ногами болтаю, волокусь на крючке и уж чую, как дед под меня черпачок в воде подсовывает… Ну, тут я, натурально, вынырнул и реванул дурным голосом. Дед обмер, хочет крестное знамение сотворить и не могет, у самого морда стала от страха чернее чугуна. Да и как ему было не перепугаться? Тянул щуку, а вытянул парнишку. Стоял, стоял он, да, эх, как вдарится бечь!.. Чирики с ног ажник у него соскакивают! Я с этим крючком в губе домой прибыл. Отец крючок-то вырезал, а потом меня же и высек до потери сознательности. А спрашивается, что толку-то? Губа обратно срослась, но с той поры и кличут меня Щукарем. Присохла на мне глупая эта кличка».
Балагурство зачастую стремится обессмыслить то, о чем говорит, желает создать единый смеховой образ: либо кабак изображается как церковь, либо монастырь как кабак, либо воровство как церковная служба. Получается смешно, когда люди представляют одно вместо другого. В «Сказании о крестьянском сыне» вор обкрадывает ночью крестьянина. Первая половина каждого возгласа – цитата из церковной службы, вторая – смеховое опознание первой: «Отверзитеся, хляби небесныя, а нам врата крестьянская; «Взыде Иисус на гору Фаворскую со ученики своими, а я на двор крестьянский со товарищами своими»; «Прикоснулся Фома за ребро Христово, а я у крестьянские клети за угол»; «Взыди Иисус на гору Елеонскую помолитися, а я на клеть крестьянскую». Когда вор начинает разбирать кровлю на клети, он произносит: «Простирали небо, яко кожу, а я крестьянскую простираю кровлю». Спучкаясь на веревке в клеть он говорит: «Сниде царь Соломон во ад, и сниде Иона во чрево китово, а я в клеть крестьянскую». Обходя клеть, вор говорит: «Обыду олтарь твои, Господи». Увидев кнут, комментирует: «Господи, страха твоего не убоюся, а грех и злые дела безпристанну». Выбрав все в крестьянском ларце, вор произносит священные слова: «Твоя о твоих тебе приносяще, а всех и за вся». Найдя у крестьянской жены «обрус» — платок, стал тем платком опоясываться и говорит: «Препоясывался Иисус лентием, а я крестьянской жены обрусом». Священными словами вор комментирует все свои действия до конца, пока он не уходит из дома; тем самым балагурство противопоставило воровство священной службе.
А. Алейников в рассказе «Дед Щукарь» описывает деда-балагура, как две капли воды похожего на Щукаря из «Поднятой целины» М. Шолохова: «Приехав на базар, перекрестившись на церковь, он отпрягал свою корову, задавал ей сенца и приступал к торгу. Народ, уже заранее надеясь хорошо повеселиться, окружал щукарёву повозку и ждал начала представления. Дед с шутками и прибаутками начинал торг. Покупали у него с удовольствием, сам дед был хорош, а тёрн ещё лучше. Как только набиралось чуть больше трояка, бросал торговлю и бежал в монопольку за чекушкой, стоила она тогда три рубля пятнадцать копеек. Возвращаясь, на ходу поддавал ладонью чекушке под донышко, вышибал пробку и прямо из горлышка причмокивая, высасывал, половину содержимого, не закусывая. Потом захмелев, выдавал настоящее представление, с песнями, плясками, частушками и прибаутками вокруг своего плетеного экипажа. А шутки одна смешнее другой, в основном о себе и своей бабке. Народ от души хохотал и подзадоривал его. Тогда дед допивал остальцы из чекушки и заводился по-настоящему. Народу было уже не до базара, собиралась огромная толпа, потешаясь над дедом. Во время пляски треух его слетал с головы на песок, он его подхватывал на ходу и подбрасывал вверх, потом в конце пляски срывал с головы и ударял им о землю, что означало конец представления».
Петр Ковалев 2013 год
Другие статьи автора: https://www.podskazki.info/karta-statej/