Sign up with your email address to be the first to know about new products, VIP offers, blog features & more.

Заискиванье Заискивающий

          Заискиванье как качество личности – стремление задабриванием, лестью, угодничеством снискать чье-нибудь расположение с корыстной целью.    

        Однажды возле дома ходжи рассорились два его соседа. Хай подняли такой, что ходжа был вынужден выйти к ним. Он отвел первого в сторонку. Тот изложил ему все и в конце спросил: «Ну как? Разве я неправ?» Ходжа охотно поддержал его: «Ты прав, братец! Сейчас я объясню этому шакалу, что ты прав. Иди спокойно себе». Ходжа подошел ко второму, тот рассказал ему дело, разумеется, пристрастно, в выгодном для себя свете. «Ну, ходжа, что ты скажешь? Разве я не прав?» Ходжа ответил: «Конечно, ты прав! Я ему так и объяснил, собаке, и он, видишь, понял твою правоту и ушел устыженный!». Ходжа довольный вошел домой, но тут жена потребовала объяснений: «Эфенди, я тут слышала все, говорили вы возле окна. Как же это получается? И тот прав, и этот прав! Разве могут быть правы одновременно два спорящих человека?» Ходжа спокойно сказал: «И ты права, жена! Успокойся».

       Заискивающий миротворец со всеми соглашается, постоянно ожидая одобрения к себе. С просительно-извиняющей интонацией он в любой ситуации старается повысить свой статус, скрывая манипулятивный характер своих  действий. В достижении своих целей он использует богатейший арсенал приемов и средств, отвечающий в литературном контексте самым взыскательным требованиям поэта или писателя: ходить на полусогнутых, лакействовать, ходить на задних лапках, лебезить, виться вьюном, юлить, вилять хвостом, ходить на цыпочках, лизоблюдничать, рассыпаться мелким бесом, смотреть в рот, рассыпаться мельче маку, подъезжать, холопствовать и ломать шапку.

        Лучше не придумаешь примера для раскрытия сути заискивания, чем события, описанные в рассказе  А. П. Чехова  «Смерть чиновника». Во время спектакля чиновник Червяков нечаянно чихнул и увидел, что сидевший впереди генерал Бризжалов старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. «»Я его обрызгал! — подумал Червяков, — зашептал генералу на ухо: — Извините, ваше-ство, я вас обрызгал… я нечаянно… — Ничего, ничего… — Ради бога, извините. Я ведь… я не желал! — Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать!» Но с этого момента угодливый чиновник потерял покой. « В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал: — Я вас обрызгал, ваше-ство. Простите… Я ведь… не то чтобы… — Ах, полноте… Я уже забыл, а вы все о том же! — сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой. «Забыл, а у самого ехидство в глазах, — подумал Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. — И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал… что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..»»

     Спокойная жизнь для генерала закончилась, на каждом шагу его поджидала   заискивающая фигура Червякова с натужной улыбкой. В сотый раз он подошел к нему и забормотал: «Ваше-ство! Ежели я осмеливаюсь беспокоить ваше-ство, то именно из чувства, могу сказать, раскаяния!.. Не нарочно, сами изволите знать-с!» Генерал состроил плаксивое лицо и махнул рукой. «Да вы просто смеетесь, милостисдарь!» — сказал он, скрываясь за дверью. «Какие же тут насмешки? — подумал Червяков. — Вовсе тут нет никаких насмешек! Генерал, а не может понять! Когда так, не стану же я больше извиняться перед этим фанфароном! Черт с ним! Напишу ему письмо, а ходить не стану! Ей-богу, не стану!» Так думал Червяков, идя домой. Письма генералу он не написал. Думал, думал, и никак не выдумал этого письма. Пришлось на другой день идти самому объяснять. «Я вчера приходил беспокоить ваше-ство, — забормотал он, когда генерал поднял на него вопрошающие глаза, — не для того, чтобы смеяться, как вы изволили сказать. Я извинялся за то, что, чихая, брызнул-с… а смеяться я и не думал. Смею ли я смеяться? Ежели мы будем смеяться, так никакого тогда, значит, и уважения к персонам… не будет…» — «Пошел вон!!!» — гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал. – «Что-с?» — спросил шепотом Червяков, млея от ужаса. – «Пошел вон!! — повторил генерал, затопав ногами. В животе Червякова что-то оторвалось. Ничего не видя, ничего не слыша, он попятился к двери, вышел на улицу и поплелся… Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и… помер».

        Заискиванье никогда не расстается со страхом вызвать чье-то недовольство, а от него один шаг к недоброжелательству. Это уже опасно, как бы чего не вышло? Заискиванье с убежденностью фаталиста воспринимает потенциальную опасность как неотвратимость судьбы. Что начинается плохо, заканчивается еще хуже. Если срочно ничего не предпринять, все свершится в худшем виде. Нависшая угроза лишает заискиванье сна и покоя. Наученное горьким опытом прошлых переживаний, оно панически боится недовольства окружающих, воспринимая его как плохой знак судьбы. Мафия присылала приговоренному на смерть предателю дохлую рыбу. Заискиванье, приравняв недовольство к себе с черной меткой,  всеми силами старается снискать расположение к себе.

        Свои действия оно оправдывает жизненной логикой, не понимая, что истинная причина его поведения – неуверенность в себе, бесхарактерность, низкая самооценка, отсутствие выдержки и самообладания. Даже тело заискивающего человека кричит окружающим: «Я – беспомощно! Я – ничтожество, я никто и звать меня «Никак!». Весь его облик взывает к людям: «Поддержите и пожалейте меня». Там, где уверенный человек не будет испытывать никаких опасений, заискиванье раздует в своей душе пожар от малейшего беспокойства, простого безразличия, равнодушия или не желания с ним общаться.

      Излюбленная поза заискиванья, в которой неосознанно всегда пребывает его тело, чревато последствиями: болят глаза, голова и шея. Попробуй крепко держать мину заискивающего человека, для этого надо постоянно смотреть «снизу – вверх» и натужно улыбаться. Ох, и трудная это работа – заискивать! Голос  загадочно подвергается мутации, раскатистый бас и бархатный баритон движутся к колоратурному сопрано. Федор Шаляпин становится Робертино Лоретти – голос искусственно завышается, становясь неприятно писклявым. От ненормального напряжения голосовых связок голос садится, заискиванье, поговорив с «нужным» человеком, начинает хрипеть и кашлять.

       В итоге оно вредит самому себе. Стараясь быть невидимкой жизни, оно лишается возможности предъявить миру свои лучшие качества и презентовать достоинства своих помыслов. Заискиванье – это негатив фотографии, не желающий когда-либо проявиться. Невозможно добиться успеха, следуя стратегии «не высовываться» и линии поведения «избегания» малейших угроз конфликта и неприятностей. Умение ладить со всеми людьми – признак разумной личности, но в заискиванье это положительное свойство приобретает свою отрицательную крайность. Желая быть уважаемым человеком, он растворился в реактиве жизни. Как можно позиционировать себя и не стать препятствием на пути других? Фаворитами успеха становятся четко проявленные личности. Окружающие, встретившись с человеком на задних лапках, ощущают лишь сильное чувство вины, воспринимая его как немой укор своему положению, богатству и счастью.

       В  мире страстей и желаний люди время от времени вынуждены искать чьей-то поддержки, защиты и расположения, искать компромиссных решений и альтернативных вариантов. В отличие от большинства людей заискиванье видит в этом единственно приемлемое средство достижения своих корыстных целей. Убедив себя, что цель оправдывает средства, оно унижается, пресмыкается, лижет известные места, теряя при этом человеческое достоинство.

        Не позавидуешь человеку, который желает и боится, в котором постоянно прописались беспокойство, тревога, раздражение и злость. Подавленные, законсервированные эмоции только усугубляют напряженность его бытия. Со временем они переходят в ненависть к себе и к внешнему миру. Лизоблюд ненавидит объекты заискиванья, видя в них свое унижение и несвободу. Нереализованная, невысказанная ненависть окончательно разлагает и разрушает личность. Заискивающий человек подвержен черной меланхолии. Если слепой случай сжалится над ним, бросив в начальственное кресло, подчиненным придется невыносимо тяжело приспособиться к его махровому самодурству.

       Психологический портрет заискиванья обрастет новыми подробностями, когда мы восстановим в памяти встречу толстого и тонкого в одноименном рассказе А.П. Чехова: «Небось, уже статский? А? — Нет, милый мой, поднимай повыше,— сказал толстый.— Я уже до тайного дослужился… Две звезды имею. Тонкий вдруг побледнел, окаменел, но скоро лицо его искривилось во все стороны широчайшей улыбкой; казалось, что от лица и глаз его посыпались искры. Сам он съежился, сгорбился, сузился… Его чемоданы, узлы и картонки съежились, поморщились… Длинный подбородок жены стал еще длиннее; — Я, ваше превосходительство… Очень приятно-с! Друг, можно сказать, детства и вдруг вышли в такие вельможи-с! Хи-хи-с. — Ну, полно! — поморщился толстый.— Для чего этот тон? Мы с тобой друзья детства — и к чему тут это чинопочитание! — Помилуйте… Что вы-с…— захихикал тонкий, еще более съеживаясь.— Милостивое внимание вашего превосходительства… вроде как бы живительной влаги… Толстый хотел было возразить что-то, но на лице у тонкого было написано столько благоговения, сладости и почтительной кислоты, что тайного советника стошнило. Он отвернулся от тонкого и подал ему на прощанье руку. Тонкий пожал три пальца, поклонился всем туловищем и захихикал, как китаец: «хи-хи-хи»».

Петр Ковалев
Другие статьи автора: https://www.podskazki.info/karta-statej/

[an error occurred while processing the directive]

.